Сим воспрещается - Страница 1

К оглавлению

1

Николай Семенович Лесков

"Сим воспрещается..."

"Сим воспрещается", "сим строго воспрещается", "сим наистрожайше воспрещается"! Кому из вас, почтенные читатели, не доводилось встречаться с этой нашей, так сказать, национальной фразой и вывеской? Где она не писалась, где она не стояла, где не сверкала и не била в глаза русскому человеку для того, чтобы порой досаждать ему, а чаще воздымать в его голове самые странные недоразумения: зачем и к чему все эти запреты; какой в некоторых из них смысл; какая в них польза; затем, если во всех этих запретах есть смысл и польза, то почему же девяносто девять запрещений из ста никем не соблюдаются, и зачем, когда несоблюдение их видимо подрывает авторитет запретителей, зачем этого не искоренят и не запретят, а все только запрещения растут и растут и множатся; зачем это, наконец, никого не смутит и не заставит задуматься? Впрочем, сказав, что это "никого не смущает", мы припоминаем, что сделали маленький промах, и должны оговориться. Покойный профессор гражданского законоведения в Московском университете Федор Лукич Морошкин, автор известного сочинения "О постепенном образовании законодательства" (умерший в 1857 году), не раз обращал внимание своих слушателей на то, что законодательство в России так разошлось с жизнью и ее требованиями, что, по его словам, у нас давно исчезла всякая возможность жить, не совершая ежеминутно постоянных преступлений. Благодаря непроглядной сети спутанных, перепутанных, одно другое уничтожающих и одно другому противоречащих запрещений, человеку, желающему не нарушать закона, у нас пришлось бы преодолевать такие неудобства жизни, с какими не знается ни один дикарь, заблудившийся в непроходимых лесах Гвианы. "Законовед, - резюмировал он, неминуемо должен бы прийти от этой путаницы в непереносимое отчаяние, если бы его не подкрепляла одна священная надежда на явление со временем закона о запрещении запрещений!" Даровитый ученый, выражавший эту райскую надежду, уже двенадцать лет как переселился в селения праведных, а надежда его все еще остается надеждою, и курьезная сторона многих русских неисполнимых в необъяснимых запрещений все еще продолжает то смешить, то сердить людей, ведающих о сих запрещениях и неуклонно их нарушающих. Все это сводится иногда к анекдоту, часто к комедии и нередко к драме. Начнем по очереди с анекдота.

Пишучи эту заметку, мы крайне сожалеем, что не обладаем завидной памятью некоторых счастливцев, способных пересказать ряды событий с такой точностию, как будто бы они вписаны у них в памяти, как на таблицу; но каждый из читателей сам, всеконечно, найдет у себя большой запас воспоминаний, могущих с избытком пополнить наши слишком краткие и слишком беглые заметки. Не знаем, с чего начать; но как особого систематического порядка в этих воспоминаниях и не требуется, то начнем хотя со "старинного зла", т.е. со взяток. Взятка воспрещалась. В законе за мздоимство и лихоимство назначались кары, но их почти никто не боялся, и взятки брали все или почти все, а кто их не брал, тех звали простофилями и даже дураками. Это - одна сторона: ею грешили лихоимцы; но у медали есть и другая сторона, которой грешили лиходатели. Взятки давать запрещалось, но без взяток ничего не делалось да и не могло делаться. Лет несколько тому назад одно из очень и очень высокопоставленных лиц сделало одну огромнейшую покупку, на которую в надлежащем присутственном месте совершена была купчая крепость, и надсмотрщик крепостного стола (как назывались тогда эти чиновники) отправился с готовым документом и книгой на дом к очень и очень высокопоставленной особе. Особа взяла купчую, расписалась и отдала книгу чиновнику. Тот молча поклонился, отошел и стал у двери. Особа обернулась: видит - чиновник стоит. - Благодарю, братец, благодарю, - сказала особа. Чиновник вежливо склонился и опять стоит. - Благодарю же, благодарю, - повторяет ему особа. Чиновник - опять поклон молча и опять ни с места. Особа имела слабость думать, что она одарена высшим ведением и особенно жизнь русскую в русского человека проницает до дна. - Ага! - воскликнула особа, - я тебя понимаю! - И с этим высокопоставленное лицо обернулось к столу, выдвинуло ящик, пошарило там рукой и крикнуло чиновнику: - Подай мне книгу! Тот подал. Высокопоставленное лицо положило в книгу сторублевый билет, отдало книгу, не оборачиваясь, назад чиновнику, и, улыбаясь, наслаждалось уже заранее эффектом, как она, эта особа, станет рассказывать нынче в собрании всех высокопоставленных лиц, как с него, с самого его, чиновник гражданской палаты сто рублей взятки взял... Но среда этих ликований высокопоставленное лицо вдруг оглянулось, а чиновник опять стоит у двери. Особу это даже передернуло: в самом деле отошла эта приказная крыса по коврам тихо и стоит, словно мечты высокие подслушивает. - Чего же ты еще стоишь? - крикнула особа. А тот опять поклон. - Да ведь я же тебе положил в книжку. - Точно так, - тихо, но не робея начал чиновник. - Так что же тебе еще? - Здесь всего сто рублей. - Ну! - А купчая крепость на миллион шестьсот тысяч. - Ну! - Мне не поверят мои товарищи, что ваше вашество мне всего сто рублей изволили пожаловать. - Сколько же бы ты желал получить? - Обыкновенный человек мне дал бы, по крайней мере, три тысячи, а ваше вашество пожалуете мне пять. Особа сорвалась с петель. Эта неслыханная наглость ее поразила. - Мерзавец! - закричала особа. - Где ты взял столько дерзости, чтобы говорить мне такие вещи? - Дерзость моя, ваше вашество, основана на моем положении, - продолжал спокойно чиновник. - Я служу, плачу деньги за чины, не получаю никакого жалованья и содержу целую канцелярию. Высокопоставленное лицо сделало круглые глаза от изумления. - Действительно, действительно так, - продолжал, пользуясь этой минутой, чиновник, - я бедный человек, служу без жалованья, плачу за чины и содержу канцелярию, а потому, что я получаю, то идет для пользы службы. Особа дала чиновнику пять тысяч и потом долго носилась с открытием, что у нас есть чиновники, которые, так сказать, на законном основании берут взятки. - И я сам, да, я сам дал пять тысяч и не скрываю этого! - говорила она однажды одному тоже высокопоставленному лицу. - А я советовал бы вам это скрывать, - отвечал собеседник. - Это зачем? - Да ведь вы подлежите за это суду, как лиходатель заодно с лихоимцем. Особа замахала руками: "дескать, тут сам черт ногу переломит!" - и с тех пор о данной взятке ни гу-гу. Из имений многих наших высших государственных людей всегда отпускались щедрые взятки на чиновников, и деньги эти сносились прямо по отчетам, как жалованье, в расходные статьи, и при поверках и опеках статьи эти читались гласно и громко и никого не смущали. А взятка все-таки была запрещенное преступление.

1